Панченко К.А. Макариада. Обзор новейших публикаций, посвященных эпохе патриарха Макария III аз-За‘има и Павла Алеппского
Панченко К.А. Макариада. Обзор новейших публикаций, посвященных эпохе патриарха Макария III аз-За‘има и Павла Алеппского // Исторический вестник. 2017. Т. ХХ. С. 282—293.
Konstantin A. Panchenko. The Macariade: reviews of the latest researches about the epoch of Patriarch of Antioch Macarios III al-Za’im and Paul of Aleppo. Istoricheskij vestnik / Historical Reporter. 2017. Vol. 20. P. 282—293.
Антиохийский патриарх Макарий III аз-Заʻим (на кафедре 1647–1672) и его сын архидиакон Павел Алеппский (Булус аз-Заʻим) (1627–1669) традиционно находятся в центре внимания специалистов по истории Христианского Востока Нового времени. Патриарх и диакон выступают ключевыми фигурами так называемого Мелькитского ренессанса, культурного подъема православных арабов (мелькитов) после долгих веков упадка и анабиоза. В эпоху Макария Антиохийская церковь была вовлечена в эпицентр церковно-политических противоречий Восточной Европы и Средиземноморья. Дневник Павла Алеппского «Странствие Макария», описание путешествия патриарха ко дворам православных государей в 1652–1659 гг., стал одним из важнейших источников по истории, культуре и этнографии Молдавии, Валахии, Украины («земли казаков»), Русского государства, Анатолии и Сирии середины XVII в.
Как ни парадоксально, этот грандиозный текст (больше шестисот рукописных листов) введен в научный оборот далеко не в полной мере. Сочинение Павла сохранилось в нескольких копиях конца XVII–XVIII в., которые по местам своего нынешнего местонахождения именуются парижским, лондонским и петербургским списками[1]. Английский перевод лондонского списка, изданный в 1833–1836 гг. Ф. Бельфуром, вызывает множество нареканий специалистов, как за произвольные пропуски в тексте, так и за неадекватную интерпретацию многих терминов и выражений. Русский перевод Г.А. Муркоса, выполненный по спискам с петербургской рукописи с восполнением пропусков по лондонской версии (опубликован в 1896–1900 гг.), является на настоящий момент наиболее полным, хотя тоже не свободен от недостатков[2]. В 1930-х гг. румынский арабист Василе Раду предпринял публикацию арабского текста и перевод сочинения Павла на французский язык с опорой на самый полный из списков, парижский. Однако его издание покрывает лишь около 20% текста, обрываясь на середине описания «страны казаков». Фрагменты «Странствия Макария» переводились на польский, украинский, румынский языки, но это были лишь незначительные выжимки из огромного текста. Таким образом, до настоящего времени не существует ни полного издания арабского оригинала дневника Павла Алеппского, ни его адекватного перевода на европейские языки.
В последние годы сложился международный коллектив ученых из Румынии, России и Украины под руководством Иоаны Феодоров (Бухарест, Институт изучения Юго-Восточной Европы Румынской академии), приступивший к подготовке критического издания арабского текста «Странствия Макария» с переводом на английский язык, историко-филологическими комментариями, глоссариями и обширной библиографией. Этот проект исключительно важен для европейской арабистики, не имеющей полноценного доступа к главному произведению арабо-христианской литературы Нового времени[3]. В рамках работы над текстом Павла Алеппского в Бухаресте в 2011 и 2013 гг. прошли конференции, подводившие промежуточные итоги исследований[4]. В 2014 г. вышло подготовленное И. Феодоров издание разделов «Странствия Макария», посвященных пребыванию антиохийского патриарха в Дунайских княжествах[5]. Арабский текст парижского списка, с указанием разночтений по двум другим изводам, сопровождается румынским переводом, обзором рукописей и изданий литературного наследия Павла и детальными историческими и филологическими комментариями к самому тексту.
По решению участников конференции 2013 г. следующая встреча ученых в рамках «Макариевского» проекта была проведена в Киеве, городе, который дважды посещали Макарий и Павел. Впрочем, за небольшой промежуток времени между конференциями мир сильно изменился, и почти никто из российских ученых в Киев, по понятным причинам, не поехал. Конференция «Взгляд с Востока: Европа в арабских источниках» прошла 22–23 сентября 2015 г. под эгидой Института востоковедения им. А.Е. Крымского НАН Украины, Центра византийской истории и цивилизации (Париж), Института изучения Юго-Восточной Европы Румынской академии и Исторического факультета Киевского национального университета им. Т. Шевченко. В ней приняли участие около двух десятков исследователей из Украины, Румынии, Франции и России. По итогам мероприятия были опубликованы тексты докладов[6], с разных ракурсов рассматривающие эпоху Макария и Павла.
Статьи на английском, русском и французском языках сгруппированы по трем тематическим блокам. Первый из них посвящен непосредственно сочинению Павла Алеппского.
Юлия Петрова (Киев, Институт востоковедения им. А. Крымского) сопоставляет основные изводы «Странствия Макария», парижский, лондонский, петербургский и киевский списки, анализирует их структурные, лексические, орфографические и грамматические расхождения (с. 11–32 рецензируемого издания). Особое внимание уделено месту киевской версии, которая лишь недавно привлекла к себе должное внимание ученых, в «семье» рукописных изводов сочинения Павла. Изыскания Ю. И. Петровой были частью большой работы по подготовке к изданию киевского списка, о чем пойдет речь ниже.
Статья Иоаны Феодоров (Бухарест) посвящена молдовалашским сюжетам «Странствия», сведениям о правителях и монастырях Дунайских княжеств и использованию данных Павла Алеппского в позднейшей румынской историографии (с. 33–56). Взгляд стороннего и в то же время вдумчивого наблюдателя существенно обогащает информацию молдавских и валашских нарративных источников середины XVII в. Это обусловило пристальное внимание румынских ученых XIX–XX вв. к сообщениям Павла.
Елена Мазепова (Киев, Институт филологии Киевского национального университета им. Тараса Шевченко) рассматривает любопытный эпизод, описанный в дневнике Павла – посещение им московского Посольского приказа, где сирийскому гостю показали письмо от сефевидского шаха к русскому государю (с. 57–66). Сам Павел утверждал, что его попросили выполнить перевод документа[7]. По справедливому замечанию исследовательницы, едва ли такое ответственное дело доверили бы иностранцу, тем более что в Посольском приказе были толмачи, владевшие персидским языком. Скорее всего, сыну антиохийского патриарха хотели продемонстрировать широкие международные связи Московского царства. Павел сумел украдкой скопировать документ, однако, не зная персидского, воспроизвел текст с большими ошибками и искажениями. В силу этого Ф. Бельфур и Г.А. Муркос даже не взялись переводить соответствующий пассаж. Иранистка Е. Мазепова попыталась расшифровать содержание документа, опираясь на парижский список «Странствия». Однако с полной уверенностью удалось истолковать только титулатуру и ритуальные благопожелания адресату; основное же содержание письма реконструируется лишь гипотетично. Несомненно, что послание было частью переписки, сопровождавшей пребывание в Исфагане российского посольства князя И. И. Лобанова-Ростовского в начале 1650-х гг. Исследовательница высказывает надежду, что оригинал документа мог сохраниться в московских архивах, что, конечно, облегчило бы понимание записей Павла.
Наталья Синкевич (Киев–Тюбинген) обращается к сведениям Павла Алеппского о культе святых на украинских землях середины XVII в. (с. 67–76). Для Средних веков и раннего Нового времени почитание святых, особенно локальных, является одним из важнейших показателей этнокультурной идентичности. Данные «Странствия Макария» позволяют перепроверить и дополнить иные источники об украинской религиозности XVII в.
Византинист Михай Ципэу (Институт изучения Юго-Восточной Европы Румынской академии) пишет о греческой лексике в сочинении Павла Алеппского (с. 77–83). Именно по-гречески Макарий и Павел общались с духовенством Молдавии и Валахии. К свите патриарха в Дунайских княжествах присоединилось множество греческих клириков, направлявшихся в Москву. Павел в своем сочинении воспринимал румынские топонимы через посредство греческой фонетики, употреблял множество греческих слов и фраз, которые записаны у него в одних случаях греческими, в других – арабскими буквами.
Румынская славистка Андреа Дунаева (Бухарестский университет) уже не в первый раз обращается к деятельности Г.А. Муркоса, переводчика «Странствия Макария» (с. 84–92). В настоящем сборнике она разбирает историко-филологические комментарии ученого, позволяющие русскоязычному читателю полнее воспринять исторический и культурный контекст пребывания антиохийского патриарха в румынских землях.
Второй блок статей объединяет различные сюжеты, связанные с культурно-историческим фоном путешествия антиохийского патриарха и, шире, контактами арабов-христиан с европейскими народами. К слову, в большую ошибку впадают авторы, которые рассматривают сочинение Павла как самодостаточный и объективный источник и не пытаются перепроверять его информацию по другим документам того времени. Словам сирийского архидиакона отнюдь нельзя доверять безоговорочно. Зачастую он утаивал или искажал некоторые обстоятельства своего путешествия, и задача ученого как раз и заключается в том, чтобы распознать эти искажения и объяснить их причины[8].
Румынский историк Овидиу Олар анализирует документы, которыми «обросло» пребывание патриарха Макария в Дунайских княжествах (с. 135–159). Сохранилось 15 грамот 1654 и 1657–1658 гг., выданных или заверенных Макарием в Валахии. В большинстве своем это подтверждение патриархом имущественных прав и привилегий тех или иных лиц или монастырей, сопровождающееся угрозами церковных наказаний нарушителям, или наставления боярам, уполномоченным рассмотреть какие-либо судебные тяжбы, о справедливом отправлении правосудия. Во всех случаях грамоты были даны по просьбе самих валашских получателей документов. Макарий был далеко не единственным, кто издавал подобные акты; это же делали до и после него другие патриархи, посещавшие страну. К удивлению, не известно ни одной аналогичной грамоты, данной антиохийским патриархом в Молдавии. Это можно объяснить иной правовой культурой Молдавского княжества.
Впрочем, не все авторы сборника были ориентированы на столь же скрупулезный анализ архивных документов. Французская исследовательница Поль Фаме-Тьери в своей статье «Литературное творчество и выстраивание самопознания: приближение к Современности через путевые записки Булуса аз-Заʻима и Ханны Дйаба» (с. 95–107) обращается к проблематике философского характера. Автор сопоставляет два арабо-христианских описания путешествий – дневник Павла Алеппского и рассказ маронитского автора Ханны Дйаба о его поездке во Францию в начале XVIII в., составленный почти полвека спустя, в 1760-х гг. Статья П. Фаме-Тьери является классическим примером модного ныне «постмодернистского» научного тренда с его концепциями «образа Другого», «самопознания», «самовыражения», «мотиваций творчества» и т.д. Не скрою, подобный жанр я считаю тупиковым и почти бессмысленным направлением исторической науки. Впрочем, едва ли слово «наука», то есть «рациональное знание», применимо к этим интеллектуальным играм и жонглированию философскими категориями. Историк, как мне кажется, должен заниматься познанием объективной реальности, а не копаться в подсознании людей прошлого (которое нам всё равно недоступно). Изящные конструкции постмодернистов построены на песке, потому что эти люди не утруждают себя скрупулезным анализом фактического материала[9]. Более чем сомнительным выглядит само сопоставление текстов, созданных в лоне двух самодостаточных субкультур – арабо-православной и маронитской, – и попытка на этом основании отследить трансформацию сознания арабов-христиан[10]. Автор пишет: «Окидывая взглядом столетие [прошедшее между созданием двух текстов], мы можем отметить эволюцию: представление о мусульманском Другом, как об ином или далеком, отсутствует у Павла, но присутствует у Ханны» (с. 105). П. Фаме-Тьери не принимает во внимание самоцензуру сирийского диакона, ожидавшего, что его сочинение могут прочитать арабы-мусульмане. В то же время перу Павла Алеппского принадлежит описание Грузии, поданное в 1669 г. в московский Приказ тайных дел[11]. Этот документ «для внутреннего пользования» содержит множество резких антимусульманских выпадов, рисующих такой гротескно-устрашающий «образ Другого», что от постмодернистских схем эволюции арабо-христианского сознания не остается камня на камне.
Шарбель Нассиф, аспирант из Ливана, работающий во Франции, сопоставляет процессы, протекавшие в церковной жизни первой половины XVII в. в восточнославянских землях и у православных арабов (с. 117–134). Речь идет о литургических реформах в Униатской церкви, в Киевской митрополии при Петре Могиле, церковной реформе Никона и деятельности халебского митрополита Мелетия Кармы (1572–1635) по исправлению литургических текстов, употреблявшихся в мелькитской среде. Исследователь обращается к причинам, стимулировавшим переводческую активность Мелетия Кармы, задачам, которые он ставил перед собой. Ш. Нассиф склоняется к тому, что труды Мелетия, ставшие важной вехой Мелькитского ренессанса, следует называть не «литургической реформой», т.е. не радикальной трансформацией обрядности, а «исправлением» богослужебных книг, упорядочением литургической традиции.
Юрий Кочубей (Киев, Институт востоковедения им. А. Крымского) представляет обзор истории связей Украины с Православным Востоком (с. 108–116). Стремление уместить на восьми страницах все – от «Хождения» игумена Даниила до творчества А.Е. Крымского – привело к тому, что очерк получился неизбежно поверхностным. Отечественного читателя, возможно, удивит частотное употребление прилагательного «украинский» применительно к реалиям Киевской Руси или причисление к деятелям украинской науки костромича Порфирия Успенского и выходца из Приуралья Антонина Капустина только за то, что они печатались в «Трудах Киевской Духовной Академии».
Публикации Веры Ченцовой (Париж, Центр Византийской истории и цивилизации) традиционно являются одними из самых ярких в «Макариевских» сборниках. В данном случае ее статья «Портрет Антиохийского патриарха Макария III Ибн аз-Заʻима в “Титулярнике” 1672 г.» приняла даже скандально-эпатажный оттенок. Исследовательница подвергла сомнению аутентичность многократно растиражированного «канонического» портрета Макария, который воспринимается поколениями ученых как абсолютно достоверный, сделанный с натуры во время пребывания Макария в Москве в 1666–1668 гг. Портрет этот, несомненно, носит черты яркой индивидуальности. Однако В.Г. Ченцова высказывает сомнение, что московские живописцы того времени, в частности, создатели иллюстраций «Титулярника», имели обыкновение рисовать с натуры. То же самое она относит к известному рассказу Павла Алеппского о том, что в покоях киевского митрополита находились портреты восточных патриархов, выполненные во время посещения ими Киева. Это были «Иоаким, патриарх Антиохийский… цвет лица у него очень темный, борода с проседью, клином… Подле него Мелетий, патриарх Александрийский, с длинной седой бородой; рядом с ним Иеремия, патриарх Константинопольский, с красивым лицом и бородой, и подле Феофан, патриарх Иерусалимский, с длинной черной бородой»[12]. Ученые давно обратили внимание, что ни один из упомянутых патриархов, кроме Феофана, не посещал Киев (хотя, замечу, все, за исключением Мелетия, подолгу пребывали во Львове и других украинских землях). В.Г. Ченцова полагает, что «казацкие живописцы» предпочитали работать не с живыми моделями, а копировать уже существующие изображения. Немногие настоящие портреты и гравюры восточных патриархов XVI–XVII вв., выполненные с натуры, принадлежат западноевропейским мастерам. В их числе портрет Иеремии Константинопольского 1588 г., а также гравюры с изображениями Митрофана Критопулоса (1627 г.), будущего александрийского патриарха, и Феофана III, патриарха Иерусалимского (1622 г.). Два последних портрета, получивших широкое хождение на Православном Востоке, В. Г. Ченцова считает прототипами, с которых были сделаны соответственно парсуны Макария Антиохийского и Иерусалимского патриарха Досифея для «Титулярника».
Столь радикальное потрясение основ, естественно, вызывает чувство противоречия и желание ответить на интеллектуальную провокацию. Сравнивая портреты Макария и Митрофана Критопулоса, действительно, нельзя не отметить массивный нос и чуть выпученные глаза, присущие обоим персонажам. Но между портретами Досифея и Феофана Иерусалимского практически нет ничего общего – орлиный нос Феофана вдвое больше, а холеная раздвоенная борода раза в три превышает аналогичные показатели у Досифея в «Титулярнике». Есть, кстати, еще одна гравюра с изображением Досифея, помещенная в издании его трудов 1715 г. Он нисколько не похож на Досифея из «Титулярника» (как и на Феофана), но это предельно идеализированный образ архиерея, сидящего на троне в парадных облачениях – там не осталось ничего личностного.
Не могу согласиться с тотальным отрицанием того, что восточноевропейские художники могли писать с натуры. Разве польско-украинские парсуны XVII в. не отражают бесконечное индивидуальное разнообразие конкретных людей? Разве ктиторы на фресках молдавских и валашских монастырей не обладают выраженными портретными чертами? Разве Григорович-Барский в 1726 г. не нарисовал (с натуры или под свежим впечатлением) портрет иерусалимского патриарха Хрисанфа, племянника Досифея? Человек, обладающий богатым воображением, может даже уловить что-то общее между портретами дяди и племянника, некую субтильность, хлипкость и огромные печальные глаза. Что, кстати сказать, совсем не вяжется со страстным характером и бешеной энергией Досифея, известными нам из письменных источников. То есть если аутентичность портрета Макария и может вызывать вопросы, то выдвигать подобные сомнения в отношении несохранившихся киевских портретов восточных патриархов, полагаю, неосновательно.
Третий раздел сборника носит историографический характер и посвящен вкладу украинских востоковедов в изучение арабских источников по истории Европы. Д. Шестопалец, О.Б. Бубенок, В.С. Рыбалкин, О.Д. Василюк (все – Киев, Институт востоковедения им. А. Крымского) и Т.М. Калинина (Москва, ИВИ РАН) рассматривают различные аспекты научного наследия Омеляна Прицака, А.Е. Крымского, В.М. Бейлиса, Я.Е. Полотнюка и А.П. Ковалевского.
Одним из заметных достижений киевской арабистики стало недавнее издание копии «Странствия Макария», хранящейся ныне в библиотеке Национального университета «Киево-Могилянская академия», так называемого киевского списка. Ю.И. Петрова опубликовала арабский текст памятника с русским переводом, историко-лингвистическими комментариями и исследованием о судьбе рукописи и истории ее изучения[13].
Рукопись конца XVIII в. восходит к петербургскому (ранее: дамасскому) списку, но является сокращенной его версией, составляющей не более 1/6 первоначального объема текста. Этот памятник интересен как пример бытования литературного наследия Павла Алеппского в арабо-православной среде. Некий человек составил сокращенную версию «Странствия Макария» (причем он весьма вольно обращался с текстом, почти не оставив нетронутых пассажей) и организовал работу команды переписчиков (над киевским списком трудилось несколько писцов), подготовивших новую книгу. Заметно, что при повествовании о путешествии патриарха по Восточной Европе опущены детальные описании церквей, монастырей и богослужений, но почти не тронуты сведения политического, географического и этнографического характера. Как пишет Ю.И. Петрова, «киевский список приобретает особое значение как образец творческой редакторской переработки текста для определенной категории читателей. Данная рукопись… расширяет наши представления о месте книги Павла Алеппского в культурном наследии православных арабов и показывает те темы, которые в первую очередь интересовали антиохийских книжников соответствующей среды и эпохи… Можно проследить ход мысли переписчиков и их интересы в области истории, географии, церковной жизни, языковые предпочтения и т.п.»[14].
Ю.И. Петрова и В.Г. Ченцова предприняли попытку реконструировать время и обстоятельства создания киевского списка[15]. Ю.И. Петрова отметила, что редактор киевской версии обронил фразу, что одно из упомянутых им событий произошло 700 лет назад, в 95 г. от Рождества Христова. Если посчитать, что имелся в виду 1095 г., то создание краткой редакции «Странствия Макария» можно отнести к 1795 г. Эту гипотезу можно перепроверить по водяным знакам бумаги, на которой написан текст киевского списка. Сопоставление этих филиграней с известными в науке образцами позволяет отнести время изготовления бумаги к началу 1790-х гг. В.Г. Ченцова в устном докладе высказала предположение, что инициатором появления краткой версии «Странствия Макария» был видный арабский церковный деятель и писатель того времени Афанасий Хуббаза († 1814), уроженец Дамаска, митрополит Хомса, потом – Бейрута, претендовавший в 1813 г. на патриарший престол[16]. Теоретически это допустимо, тем более что рукопись, по некоторым предположениям, могла быть создана в Сайданайском монастыре под Дамаском (именно там ее приобрел А.Е. Крымский в конце XIX в.). Хотя мы не можем с уверенностью утверждать, где именно находился Афанасий в начале 1790-х гг., но легко допустить его связь с этим крупнейшим в Сирии монастырем. Кроме того, в конце XVIII в. было не так много православных арабских интеллектуалов, и это сужает круг альтернативных кандидатов на роль редактора киевской версии[17].
Возможна, впрочем, еще одна версия происхождения краткой редакции. Ж. Насралла упоминал среди трудов дамасского священника Михаила Брейка ад-Димашки († после 1781 г.), крупнейшего летописца арабской православной общины того времени, сокращенное переложение «Странствия Макария» – «Мухтасар мин китаб аш-шаммас Булус аль-аршидиакун (Краткая версия книги архидиакона Павла)». Этот текст, по утверждению ученого, хранится в собрании рукописей православного патриархата в Дамаске[18]. В каталоге этой коллекции числится три рукописных экземпляра сочинения Павла Алеппского[19]. Один из них (№ 382), действительно, очень небольшого объема, 96 листов (192 страницы), что куда ближе к киевскому списку (140 страниц), чем к «нормальному» формату «Странствия Макария» (для сравнения – другой экземпляр этого произведения, хранящийся в том же собрании, насчитывает 685 страниц)[20]. Первый лист рукописи № 382 утрачен, но сохранилась дата завершения работы над манускриптом – 19 мая 1765 г. Это было время расцвета творчества Михаила Брейка, в том же году завершившего свою всемирную историю Джами‘ таварих аз-заман («Совокупность известий эпох»), а двумя годами позже – летопись Антиохийской церкви Аль-хакаик аль-вафийя фи тарих батарика-т аль-каниса аль-Антакийя («Всеобъемлющая истина об истории патриархов Антиохийской Церкви»). Сопоставление дамасской рукописи № 382 с киевским списком, когда это станет возможным, позволит подтвердить или опровергнуть предложенную атрибуцию.
Такая, казалось бы, узкоспециальная публикация, как издание одного из списков «Путешествия Макария», вызвала, тем не менее, весьма эмоциональную реакцию в украинских научных кругах. Киевский тюрколог А.И. Галенко, сводя, похоже, какие-то личные счеты с Институтом востоковедения им. А. Крымского, выступил с резко критической рецензией на публикацию[21]. Упреки в отношении различных нюансов перевода источника и комментариев к нему, большей частью надуманные, завершились концептуальным обвинением в том, что книга издана не на украинском языке, а на «росiйсько-радянськой lingua franca», что, вкупе с упоминанием «збройноï агресiï Росiï»[22]. похоже на политический донос. Таким удивительным образом антиохийский патриарх и его сын-архидиакон, бывшие свидетелями политических потрясений в Восточной Европе три с половиной века назад, оказались вовлечены в сегодняшнее кипение страстей.
В заключение хочется пожелать всем исследователям, вовлеченным в «Макариевский» проект, успешного завершения работы над изданием этого главного произведения арабо-христианской литературы Нового времени, а также новых свершений и открытий на поприще изучения Христианского Востока.
[1] К петербургскому (ранее: дамасскому) изводу «Странствия Макария» относится также киевский список кон. XVIII в. и ряд поздних (сер. XIX в.) копий, выполненных по заказу различных российских учреждений.
[2] Последнее переиздание: Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским. М., 2005.
[3] Стоит отметить, что для отечественных специалистов такая проблема со всей остротой не стоит, поскольку перевод Г.А. Муркоса, при всех его недостатках, является вполне удовлетворительным. Это лишь один из примеров достижений дореволюционной российской арабистики, за короткое время сравнявшейся с ведущими европейскими школами и обеспечившей солидную источниковую базу нынешним поколениям ученых.
[4] См.: Панченко К.А. Рецензия на сборник: Relations entre les peuples de l’Europe Orientale et les chrétiens arabes au XVIIe siècle. Macaire III Ibn al-Za‘īm et Paul d’Alep. Actes du Ier colloque international le 16 septembre 2011, Bucarest. Textes réunis et présentés par Ioana Feodorov. Bucureşti: Editura Academiei Romane, 2012. 193 p. // Вестник церковной истории. 2013. № 1–2 (29–30). С. 388–396.
[5] Paul din Alep. Jurnal de călătorie în Moldova şi Valahia. Ediţie şi traducere anotată de Ioana Feodorov. Editura Academiei Române, Bucureşti; Muzeul Brăilei – Editura Istros, Brăila, 2014. 620 p.
[6] Europe in Arabic Sources: «The Travels of Macarius, Patriarch of Antioch». Proceedings of the International Conference «In the Eyes of the Orient: Europe in Arabic Sources» (Kyiv, 22–23 September 2015). Edited by Yulia Petrova and Ioana Feodorov. Kyiv: A. Krymsky Institute of Oriental Studies of the National Academy of Sciences of Ukraine, 2016. 244 p.
[7] Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. С. 507.
[8] См. об этом, напр.: Tchentsova V. Le premier voyage du Patriarche d’Antioche Macaire Ibn al-Za‘īm à Moscow et dans les Pays Roumains (1652–1659) // Relations entre les peuples de l’Europe Orientale et les chrétiens arabes, au XVIIe siècle. Macaire III Ibn al-Za‘īm et Paul d’Alep. Actes du Ier colloque international le 16 septembre 2011, Bucarest. Textes réunis et présentés par Ioana Feodorov. Bucureşti: Editura Academiei Române, 2012. P. 69–122.
[9] Рассуждая, например, о путешествиях, проделанных Павлом Алеппским до 1652 г., автор не вспоминает о паломничестве молодого диакона в Иерусалим в 1642 г. Может, это и не влияет напрямую на выводы исследователя, но демонстрирует его пренебрежение историческими фактами.
[10] Стоит помнить, что понятие «арабы-христиане» – в значительной степени кабинетная абстракция. Нет «арабов-христиан» как единого народа, есть полтора десятка субкультур и субэтносов с разными моделями мироощущения.
[11] См. об этом источнике: Панченко К.А. Православные арабы и Кавказ в середине XVII в. / Панченко К.А. Православные арабы: путь через века. М. Изд-во ПСТГУ. 2013. С. 379–395.
[12] Путешествие Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века. С. 538.
[13] См. рецензию на это издание: Панченко К.А. Рец. на: «Путешествие патриарха Антиохийского Макария»: киевский список рукописи Павла Алеппского / Изд., пер., коммент., предисл. Ю.И. Петровой / Под ред. В.С. Рыбалкина. Киев: Институт востоковедения им. А.Е. Крымского НАН Украины, 2015. 268 с., ил. // Вестник ПСТГУ. Сер. III. Филология. 2016. № 4 (49). С. 153–158.
[14] «Путешествие патриарха Антиохийского Макария»: киевский список рукописи Павла Алеппского. С. 17.
[15] Петрова Ю.И., Ченцова В.Г. О датировке киевского списка «Путешествия патриарха Макария» / XX Сходознавчі читання А. Кримського. Тези доповідей мiжнародноï науковоï конференцiï. Киïв, 17–18 червня 2016 р. Киïв, 2016. С. 14–15.
[16] См. о нем: Панченко К.А. Ближневосточное православие под османским владычеством: первые три столетия. 1516–1831. М., Индрик. 2012. С. 309–310, 547–548.
[17] Еще одним подобным кандидатом мог быть знаменитый в то время проповедник триполиец Макарий Садака, митрополит бейрутский в 1774–1797 гг. (см. о нем: там же. С. 306–308, 460, 468, 549).
[18] Nasrallah J. Histoire du mouvement litteraire dans l’eglise melchite du Ve au XXe siecle. T. 4 (2). Louvain–P. 1989. P. 316.
[19] Аль-махтутат аль-арабийя фи мактаба батриркийя Антакийя ва саир аль-Машрик ли-р-рум аль-уртудукс (Арабские рукописи библиотеки православного Антиохийского патриархата). Бейрут, 1988. № 379, 382, 467.
[20] Там же. № 379.
[21] Галенко О.И. Рец. на: «Путешествие патриарха Антиохийского Макария»: киевский список рукописи Павла Алеппского / Изд., пер., коммент., предисл. Ю.И. Петровой / Под ред. В.С. Рыбалкина. Киев. Институт востоковедения им. А.Е. Крымского НАН Украины, 2015. 268 с. // Украïнський історичний журнал. 2016. № 1. С. 199–206. См. разбор этой рецензии: прим. 13.
[22] Там же. С. 206.
Панченко Константин Александрович – доктор исторических наук, профессор кафедры истории стран Ближнего и Среднего Востока ИСАА МГУ имени М.В. Ломоносова.
Сonstantin A. Panchenko — D.Sc. (History), Professor of the Institute of Asian and African Studies of the Moscow State University (Department of the Middle Eastern History).