АВТОР И ВРЕМЯ
Александр Николаевич Марей родился в 1907 г. в городе Кролевец Сумской губернии, в семье местного фельдшера Николая Исидоровича Марея. Он был вторым по старшинству ребенком в семье и единственным сыном. Помимо него в семье было две дочери — Анна (1905 г.р.) и Антонина (1909/1910 г.р.). Отца не стало достаточно быстро — уже в 1921 г. он умер от тифа, пытаясь остановить эпидемию в одном из окрестных сел. В том же году умерла и мать. Александр Николаевич пошел по стопам отца, начав изучать медицину. В целях обучения он уехал сначала в Сумы, где закончил фельдшерскую школу (1927), а затем и в Москву, где и поступил в 1928 г. на первый курс медицинского факультета 2-го Московского государственного университета. Вспоминая об этом периоде своей жизни в 1943 г., он запишет в дневнике: «Напряженная подготовка к ВУЗу. Все забыто, все оставлено — приятели, развлечения. Цель жизни — ВУЗ. Способ — непрерывная учеба и работа. Больше ничего. Все остальное будет тогда, после, когда буду студентом. Москва. Бессонные ночи, напряжение всех сил, и, наконец, цель достигнута. Я — студент». Проучившись во 2-м МГУ один год, А.Н. перешел со второго курса в новосозданный 1-й Московский медицинский институт, на санитарно-профилактический факультет, где и познакомился со своей будущей женой, Галиной Федоровной Смирновой. Вместе они прожили до 1988 г., у них родилось трое сыновей.
По окончании института (за отличную учебу А.Н. был отмечен премией, врученной ему в Колонном зале Дома Советов) летом 1932 г. молодая семейная пара санитарных врачей получила назначение в город Кузнецк, где в тот момент шла эпидемия сыпного тифа. Галина Федоровна была уже беременна своим старшим сыном — Николаем. Она была рядом с мужем, пока это было возможно, затем на время вернулась в Москву — рожать и восстанавливаться после родов. За время ее отсутствия А.Н. развернул комплекс противоэпидемических мер, хотя условия для работы были самые тяжелые — отсутствие подготовленного личного состава, высокий уровень социальной напряженности и т. д. В ходе борьбы с тифом А.Н. сам заразился этой болезнью, но выжил. Вскоре в Кузнецк вернулась его жена с новорожденным сыном, а еще через год, в 1933 г., А.Н. был призван в ряды вооруженных сил на Дальний Восток.
После демобилизации А.Н. Марей возвращается в Москву к семье, но ненадолго — уже в августе 1934 г. его зовут обратно в Сталинск на должность государственного санитарного инспектора, затем — старшего госсанинспектора (с 1937) и заведующего городским отделом здравоохранения (в 1938–1939 гг.). В 1939 г. его вторично мобилизуют в ряды РККА и направляют на финский фронт. В 1940 г. он демобилизуется и возвращается в Москву, мечтая о мирной работе, но судьба поворачивается иначе — начинается Великая Отечественная война. А.Н. Марея направляют на Дальний Восток, где он возглавляет Санитарно-эпидемическое отделение Санитарного отдела 1-й Краснознаменной армии (с 27.06.1941). В должности руководителя этого отделения А.Н. останется до конца войны с Японией в сентябре 1945 г., несмотря на свои неоднократные просьбы о переводе на Западный фронт, в ряды действующих вооруженных сил.
В 1942 г. командование Приморской группировки войск поручает исследовать пути возможной эвакуации мирного населения в случае нападения японцев. С этой целью создается экспедиция в составе 10 человек, которую возглавляет А.Н. Марей. Экспедиция проводит трехмесячный рейд по хребту Сихотэ-Алинь и Уссурийской тайге, в результате чего составляется военно-санитарное описание этого района и намечаются пути возможной эвакуации. По всей видимости, именно в этот период А.Н. начинает вести дневниковые записи, оформленные им позднее, в 1943–1944 гг. в виде путевых заметок «По хребту Сихотэ-Алиня» (тетр. 1–3 дневника). Предельно напряженная работа в полевых условиях, а также многочисленные командировки подрывают здоровье А.Н., в результате в сентябре — октябре 1943 г. он оказывается на больничной койке с тяжелым кардиологическим диагнозом. Восстановившись после болезни, он возвращается к службе в прежней должности5. Благодаря работе А.Н. Марея и его коллег в 1943–1945 гг. удалось предотвратить ряд эпидемий в рядах Приморской группы войск.
5 августа 1945 г. Приморская группа войск переименовывается в 1-й Дальневосточный фронт, включавший в себя четыре общевойсковые армии (1, 5, 25 и 35) и одну воздушную (9 армия). 8 августа начинается война СССР с Японией.
А.Н. Марей в этот период руководит санитарно-эпидемическим обеспечением 1-й армии, координирует работу полевых передвижных госпиталей и медсанбатов. Этот период его деятельности получил частичное освещение в дневнике за 8–14.08.1945 г., приведенном ниже. Затем он принимает деятельное участие в медико-санитарном обеспечении сдавшейся Квантунской армии, а в 1946 г. демобилизуется из рядов ВС СССР в звании майора медицинской службы. За успех противоэпидемических мероприятий, проведенных им в период подготовки к Харбинской операции, а также в период ее проведения, А.Н. Марей награжден орденом Отечественной войны II степени.
Вся оставшаяся жизнь А.Н. Марея была связана с исследованием проблем радиационной гигиены. Именно по этой теме им была защищена докторская диссертация (1959) и получено ученое звание профессора по радиационной медицине (диплом № 1 в СССР). Александр Николаевич был автором более 300 научных трудов, известных как в России, так и за рубежом. Многие годы он был постоянным представителем СССР во Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ). Умер он в возрасте 80 лет, 4 апреля 1988 г., в Москве.
ДНЕВНИК
Дневник А.Н. представляет собой комплекс из 8 тетрадей, хранящийся в домашнем архиве семьи Марей. Изложение охватывает период с 1942 по 1945 г. Для удобства внутренней навигации по тексту все тетради пронумерованы мной от 1 до 8. В дальнейшем ссылки приводятся в формате «№ тетради, № страницы» (например: тетр. 4, с. 10).
Дневник был написан для домашнего пользования — по свидетельству самого Александра Николаевича, чтобы читать жене и детишкам (тетр. 5, с. 3). Писался дневник, по всей видимости, в два этапа — сначала А.Н. Марей составлял краткие заметки, закрепляя в памяти последовательность событий, которые он хотел описать. В комплекте его дневника сохранилось несколько страниц таких черновых записей. Их отличают крайняя лапидарность, краткость и сухость изложения, рваный стиль. Вторичной обработкой своего дневника А.Н. Марей занимался в периоды относительного «затишья» — в конце 1943 г., когда, восстанавливаясь после болезни, некоторое время жил в дер. Шмаковка, в Спасске-Дальнем в 1944 г., наконец, в конце 1945 г. в Благовещенске и в 1946 г. — в госпитале. Эти записи представляют собой связный текст, рубрикованный, как правило, по отдельным дням. Изложение ведется от первого лица и, преимущественно, в настоящем времени. Если для подневных, «первичных» записей бралась буквально первая попавшаяся бумага, то для «чистового» варианта дневника А.Н. старался использовать блокноты, если удавалось их достать.
В данной публикации представлен фрагмент из седьмой тетради (с. 19–69), содержащий сведения о первой неделе боевых действий советских войск в Маньчжурии.
Дневник записан в блокноте формата А5. Бумага линованная, полей нет, страницы пронумерованы рукой А.Н. от 2 до 80. Блокнот импортный, состоит из 40 листов, соединенных между собой путем прошивки; корешок проклеен полоской бумаги, по цвету отличающейся от основного переплета; на обложке блокнота геометрический орнамент, надпись NOTE BOOK, две строки, предназначенные для заполнения от руки. Одна из них оставлена пустой, на второй, внизу обложки, надпись красными чернилами: «А. Марей». Выше, примерно посередине обложки надпись той же рукой: «Дневник 16.7.1945–». Никаких иных надписей типографского характера, которые позволили бы установить дату и место производства блокнота, на нем нет; однако, исходя из оформления обложки, представляется разумным предположить, что это американский блокнот, каким-то образом попавший в руки А.Н.
1. На с. 1–21 и верхней половине с. 22 записи велись перьевой ручкой, красными чернилами, начиная с 11-й строки на с. 22 записи ведутся синими чернилами; со с. 51 записи снова ведутся красными чернилами, на с. 61–65 — зелеными, на с. 66–69 — черными. На с. 69 записи прерываются, далее вложены 2 исписанных карандашом листка из китайского (японского?) блокнота, сложенные пополам и пронумерованные постранично от 1 до 3. Отдельно от этих листков есть большая вкладка, состоящая из сложенного пополам листа А4, в который вложено следующее:
Блокнот из 10 листов формата А8, сшитых скрепкой в левом верхнем углу, перфорированных на 1 см от верхнего края для удобства отрывания; блокнот содержит дневниковые записи за период с 14 августа до 30 сентября 1945 г., сделанные миниатюрным карандашом на обеих сторонах каждого листа; эти записи представляют собой первоначальную версию дневника — лапидарный язык и, преимущественно, назывные предложения дают основания полагать, что эта версия писалась А.Н. буквально «на ходу». Затем, очевидно, в более спокойной обстановке, создавалась основная версия дневника, которая и приведена ниже. Разрыв во времени между версией 1 и версией 2 был весьма невелик, не более полугода, на что указывают, в частности, пометки тем самым миниатюрным карандашом, встречающиеся на листах дневника версии 2. По всей видимости, можно утверждать, что окончательная версия текста дневника, дошедшая до нас, писалась А.Н. в декабре 1945 г. в Благовещенске (об этом свидетельствует, в частности, пометка на с. 36 публикуемой тетради).
2. Сделанные на бумаге разного формата и качества (листы из китайского блокнота, калька, лист А4) черновики писем А.Н. его жене, Г.Ф. Смирновой (3 письма, датируемых периодом с 25.07 по 10.09.1945 г.);
3. Письмо А.Н. от неустановленного адресата (нрзб) от 28.07.1945 г.: 5 листочков формата 6,5Х11 см, исписанных синей перьевой ручкой;
4. Письмо от Ольги Звездиной — Г.Ф. от 01.07.1946 г.; 1 с.
5. Письмо Г.Ф. от неустановленного адресата (неразборчиво); 1 с.
6. Черновик письма А.Н. — Г.Ф. от 21.08.1945 г.; 1 с.
7. Заметки А.Н. по организации медицины среди китайцев, датированные 14 и 15.08.1945 г.: калька формата А5, карандаш; 4 с.
На с. 78 в блокнот сделаны еще 2 вкладки: первая представляет собой сложенный в 8 раз лист А4, на котором мелким почерком, рукой А.Н. сделаны пометки, фиксирующие начало и конец войны с Японией, день ее капитуляции, день победы над Японией, а также путь А.Н. с Дальнего Востока до Куйбышева. Вторая — потрепанные по краям два листа А4, сложенные вдвое и пронумерованные постранично от 1 до 8. На них карандашом записан фрагмент дневника, озаглавленный «Перед Муданьдзяном».
В уже сделанные записи периодически вносились правки синими чернилами или карандашом. Правки имеют характер либо зачеркивания и дописывания сверху, либо добавления в текст отдельных фраз в формате заметок на полях или между строк.
ФРАГМЕНТ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВИЧА МАРЕЯ
[с. 19] 11
8.8.45 г., с. Решетниково
Наши войска днем перешли гос. границу и вторглись на территорию Маньчжурии. На партсобрании управления тылом зачитан приказ о вторжении наших войск 9 августа в Маньчжурию. Цель — ликвидация второго очага войны. Исторический день, которого ждали долго. «Два глаза за око, челюсть за зуб» — такова формулировка ( дословно) приказа. Вспомнили мы и о Порт-Артуре, и о Хасане, и об интервенции. Все припомнили, ничего не забыли. Но если даже отбросить историю, то последние годы — годы напряженной работы и ожидания нападения со стороны японцев, — это в памяти свежо. Годы жизни в жутких условиях — землянки, палатки, холод, голод, нужда, — это каждый из нас испытал на собственной шкуре. С этим тоже надо кончать. А покончим с самураями, и это все кончится. Не удивительно, поэтому, что все практически, от солдата до офицера, рвутся вперед.
Мимо нас по шоссе на полной скорости мчатся танки. Земля дрожит, день солнечный, жаркий до одури. // с. 20 Нестерпимо болит голова, клонит ко сну. Вчера засиделись долго, а сегодня подняли по тревоге в 5:00.
Как-то даже не верится, что началась война, да тем более здесь, буквально рядом. Кругом так тихо и жарко, не считая колонны мчащихся по шоссе танков, вздымающих за собой столб пыли. Наряду с большими проблемами меня беспокоит вопрос — удастся ли отправить домой посылку с продуктами (доппаек). А это надо сделать во что бы то ни стало.
У всех настроение возбужденное, хотя каждый старается этого не показать. Днем работы мало — два-три выезда в МСБ, но ночью начинаются гонки. Для того, чтобы выработать привычку к ночным занятиям, нас и до того «воспитывали». Сегодня генеральная репетиция. Отправляется несколько нарочных в дивизии за получением сведений (отчетность), другие, даже кому вовсе делать нечего, сидят в отделе, за исключением, пожалуй, только венеролога. Тот, не считаясь ни с чем, ложится спать аккуратно //с. 21 в 9:30. Наряд по охране санотдела утроен. Везде светомаскировка. Ждем налета самурайских асов, но безрезультатно. Неужели их разведка работает так плохо, что наш приказ, объявленный всему комсоставу войск армии, не дошел до командования? Этому верить трудно, так как до сего времени считалось, что их разведка работает отлично.
10.8.45, с. Решетниково
Воюем официально вторые, а фактически третьи сутки, наши войска давно перешли границу и движутся во всех направлениях, то есть, по всему фронту, начиная от озера Ханка до Гродеково. Сосед слева — Пятая армия, — дерется за станцию Пограничную, долбит укрепленный район. Справа 35-я перешла реку Уссури, тоже ведет бои.
Здесь же, в тылу, война как таковая не чувствуется. Артиллерийской стрельбы не слышно, воздушных налетов нет. Наши дивизии прокладывают себе колонные пути через девственную тайгу, не встречая сопротивления, а зачастую даже не видя противника. // с. 22 Без единого выстрела истреблен гарнизон японской погранзаставы. В некоторых местах, где части вышли на дороги, происходят мелкие стычки. Говорят, что дороги заминированы, поэтому, чтобы не тратить драгоценного времени, части идут по целине ( в тайге). Получены сведения от случайного лица, что на северном (правом) фланге идут бои, якобы наши прорвали первую линию Мишаньского укрепрайона. Сегодня буду там, так как получил приказание разузнать положение дел и доставить туда необходимые медикаменты, санмашины и т.д.
В отделе предприняты все меры против воздушных налетов, так как имеются сведения о случаях пулеметного обстрела с самолетов наших частей (колонны понтонников). Потерь нет. Как выяснилось после, обстреливали нас наши самолеты. Несмотря на такие слухи, нет даже ощущения опасности.
Вчера путешествовали со Звездиным по тылам. Проверяли работу подвижных отделений СЭО и снабжение тылов. Интенданты и сейчас // с. 23 остаются верны прежним традициям, пожалуй, даже обнаглели. Засылают для питания войск всякую дрянь, лишь бы не отвечать за порчу продуктов на складах. Отвели мы душу в ругани, но вполне понятно, что мы видели только одну Nую часть всех творящихся «сознательных» безобразий А сколько непроизвольных… Ведь уже сейчас видно, что тылы, даже войсковые, отстали, и отстали крепко. Гробит недостаток транспорта, гробят жуткие дороги (колонные пути в тайге) за границей. Самому попасть туда не удалось, но очевидцы рассказывают о жутких пробках.
Интересно наблюдать за некоторыми людьми, особенно из числа бывших начальников госпиталей. Так Лурье, получив задачу обеспечить эвакуацию раненых на территорию СССР (у границы) и попав в таежные условия, на бездорожье, да еще отведав, что значит путешествовать по таким дорогам ночью, пришел в ужас и рассказывает всякие небылицы. Врать и рассказывать анекдоты он мастер, но здесь природный юмор ему изменил. Хотя пытается шутить о пользе // с. 24 для некоторых военных резиновых трусов. Сегодня слушал по радио передачу Совинформбюро о том, что войска всех дальневосточных фронтов вступили на территорию Маньчжурии. Но сводка запаздывает, события явно опережают ее.
Но вот другая, неофициальная, сводка заставила невольно сжаться сердце. Сообщили, что японская авиация бомбила Гродеково, Хороль и южную окраину Спасска. Какой кошмар, какая несправедливость. Ведь мы сидим здесь в полной безопасности, хотя вооружены до зубов, а там, в тылу, беззащитным семьям приходится переживать ужасы бомбежки. Хочется верить, что все родные и любимые живы и здоровы, внушаю себе, что это так, но червь сомнения сосет.
Вечером от пограничников я узнал, что в отношении Спасска сведения неправильные, а Гродеково и Хороль подверглись бомбежке своей же авиации. Неприятно слышать, но факт налицо. Хорошо еще, что попадания были далеко не меткими, и жертв не было.
// с. 25 Выезжаю с наступлением сумерек на двух санмашинах на правый фланг (к оз. Ханка). Имею задание обеспечить руководство эвакуацией раненых, наладить связь с соединениями и т. п. Снабжен «чрезвычайными полномочиями» от санотдела. Не хотелось мне ехать в этом направлении, зная, что основные силы армии не там, а подвигаются по направлению к Мулину. Вот туда бы попасть. Но приказ есть приказ, надо выполнять.
Расстояние сравнительно небольшое, километров около 150, но дорога до Комиссарово знакома — прекрасное шоссе, и полагаю, что часа через 3 буду на месте с тем, чтобы ночью сделать все дела и к утру быть «дома». Луны нет, зато весь небесный свод густо усыпан звездами. Но не красотами природы приходится любоваться. Обращают на себя внимание другие явления. Навстречу непрерывно мчатся колонны «студебеккеров» со снарядами. Поднимаешься на какой-нибудь перевал, и оттуда // с. 26 открывается красивая картина: темное небо, черные силуэты сопок, а внизу ползет, извиваясь по невидимой дороге, блестящая огромная гусеница длиной в несколько километров. Голова ее приближается к нам, а хвоста все еще не видать. Фары встречных машин буквально слепят, а если добавить к сему клубы густой пыли, вырывающиеся из-под колес каждой машины, то в результате на 2–3 метра впереди машины ничего не видно. Учитывая, что спуски здесь крутые, и если кувырнуться, то не скоро докатишься до дна пади, шофер вынужден ежеминутно тормозить.
Наконец развилка шоссе, вырываемся на комиссаровское направление (колонны идут с Жариково) и через 1,5–2 часа подъезжаем к деревне. Раньше здесь стоял медсанбат, сейчас в его помещениях расположился лазарет какого-то БАО. Незнакомые люди, ничего не могут сообщить о местоположении штаба нужного нам УР’а. Направляемся в погранотряд. Встречают приветливо. Получаю точную информацию. Штаб 12 УР’а в // с. 27 д. Кирово. УР ведет бои уже по ту сторону границы. Время идет, надо ехать. Пока беседовал с пограничниками, все небо затянуло тучами. Темень, словно в чернильнице. В деревню Кирово есть два пути: один через гору Башлык — кратчайший (километров 20), другой — по шоссе в объезд через Платоновку — около 40–50. Решил ехать по первому пути, хотя там бывать не приходилось. Карта с собой и все идет гладко, пока не перевалили через хребет.
Здесь прошел ливень, и дороги (проселочные и новые, «улучшенные») раскисли. Глина, грязь, машины буксуют, виляют задом и все норовят залезть в кювету. Пришлось вылезти из кабины и идти рядом с машиной. Буквально через каждую сотню метров то одна, то другая машина или залезет в кювету, или станет поперек дороги, или просто забуксует на месте. Вместе с санитарами подталкиваем, подкапываем, вытаскиваем. Сплошные мучения. Наконец, в свете фар показались избы. Деревня. На карте значится дальше по направлению к д. Кирово улучшенное шоссе. Здесь уже не придется мучиться. // с. 28 Светает. На улице ни души. Развилка дорог. Решил уточнить путь. Стучу в окно первой попавшейся избы. Выходит колхозница, но на наши расспросы ни слова. Обо всем, о чем угодно, с удовольствием, но на вопрос, как проехать к д. Кирово ( то есть, к госгранице) и есть ли в деревне войска — ни слова. Это вполне понятно, ведь граница близко, и, бесспорно, влияние пограничников сказывается, но берет злость.
Ничего не добившись, решил верить карте. «Улучшенное» шоссе недавно подверглось реконструкции — свежий глинистый грунт, вовсе не укатано. В результате, грязь еще хуже, а с ней и наши муки. Буквально не вылазим из кювет, проклиная весь мир, эти беспомощные старые машины и тех, кто не обеспечил их цепями. Сколько пролито здесь нашего пота, сколько раз вытаскивали мы машины, сколько здесь пущено матов, известно только одному господу богу. Лишь к 10:00, облепленные с ног до головы грязью, мы подъезжаем к штабу УР’а, разместившемуся в землянках на околице деревни Кирово.
В землянке, где находится штаб, столовая, полнейший // с. 29 разгром. Полагая, что это явилось следствием попадания японского снаряда, я с уважением смотрю на обгорелые, дымящиеся стены и на будущих гвардейцев. Но… полнейшее разочарование. Из-за неисправности кухонного очага сегодня ночью случился пожар и теперь в столовой потолком служит небо, а твердью земной — лужи воды.
Встречают нас с распростертыми объятьями, так как санмашины очень необходимы. 112-й укрепленный район прибыл сюда из Хороля буквально перед самой войной.
«Прибыл УР» — звучит странно, но это действительно так. Вылезли из своих бетонных нор, захватив с собой только легкое вооружение (автоматы, винтовки, пулеметы), и растянулись цепочкой на протяжении десятков километров вдоль границы, от оз. Ханка, вдоль всей дуги вплоть до Комиссарово. В тылах резервов никаких.
Мало того, по сигналу крепко рванули вперед, перешли границу, с боем заняли несколько населенных пунктов и сейчас продвигаются дальше, к берегу реки. // с. 30 Вчера вечером в рукопашной схватке ранено свыше 40 человек, три убито. Как известно, в УР’е по штату нет ни медсанбата, ни лазарета, только и всего, что в каждом батальоне врач, а в ротах фельдшер. Неожиданность нападения для самих себя и отсутствие базы не дали возможности развернуть какой-либо серьезный этап.
Выручило местное население. По инициативе местной учительницы в школе, силами колхозниц и школьников организовали лазарет, где сейчас находятся все раненые. Наша медицина оказалась далеко не на высоте положения. Врачи батальонов — женщины — буквально расписались [в своей беспомощности], когда пришлось во время боя оказывать помощь в зарослях гаоляна. Забыв о своем врачебном долге, они вначале только и делали, что обливались горючими слезами от страха за собственную жизнь и за нанесенную обиду — командование не создало «условий» для работы, а заставило работать прямо на земле. Лишь после нажима со стороны начальника санслужбы кое-что стали делать.
Эвакуация раненых, затерянных на // с. 31 китайских огородах, в гаоляне, на околицах деревни, производилась чем угодно, начиная от ЭМКи командира, и включая китайские арбы, мобилизованные начсанура. Наши машины очень кстати.
Настроение у раненых боевое. Кое-кто из них, с легкими ранениями, отказывается ехать в госпиталь. С двумя машинами, загруженными ранеными, возвращаюсь в Платоновку, где расположен ХППГ 23721. На сей раз по шоссе. Выехав к Ханке, видны тучи дыма над городом Мишань, изредка слышны артиллерийские выстрелы. Там, вероятно, идет бой. Мишаньский УР (японский) — очень крепкий орешек, и, вероятно, бои за него будут нелегкие. Так должно было быть. Забегая вперед, скажу, что получилось обратное — укрепленный район сдан японцами без боя. Но об этом дальше.
На шоссе нас обгоняет «виллис». На заднем сиденье и рядом с шофером сидят два японских унтерофицера — под охраной нашего офицера. Молодые крепкие парни, одеты в светлозеленые мундиры, на голове нечто вроде кэпи с желтой пятиконечной звездой. Сидят и озираются // с. 32, как затравленные волки. «Виллис» объезжает нас и исчезает в облаках пыли.
Сдаю раненых в ППГ, и опять в Комиссарово. Забираю с собой оставленную вчера машину, уточняю в погранотряде местонахождение 6-го УР’а и отправляюсь к нему. Этот штаб уже за границей. Дорога к нему ведет через заставу « Северную». Места все знакомые, в свое время немало пришлось изъездить и исходить здесь, гастролируя по частям 29 санбригады.
Высокие сопки, глубокие пади, заросшие дубовым лесом. Громадные скалы, камни, на каждом шагу колючая проволока, окопы, дзоты, противотанковые препятствия, — в общем, здесь сделано все, что можно было сделать голыми руками, без кирпича, цемента и машин.
На заставе знают обо мне — позвонили с отряда, но людей почти нет. Почти все пограничники, оставив на заставе только караул, ушли на выручку одному из батальонов 6-го УР’а, попавшему в окружение.
// с. 33 Дальше дорога для меня неизвестна. В свое время я ходил отсюда на гору Силуянову, находившуюся на самой границе (где был наш небольшой гарнизон), но это было давно, и ходили мы по пешеходной тропе.
Старшина погранзаставы очень любезен и, для того, чтобы мне не плутать, дает проводника, щупленького мальчишку — солдата пограничной службы. Паренек держится петухом и рвется за границу. Обидно ведь — все ушли, находятся по ту сторону границы, а его, как «худоконного», оставили караулить заставу. Захватив пару гранат и винтовку, паренек забирается в машину, улыбаясь и чуть не приплясывая от радости.
Теперь медленно движемся по тому, что принято называть «колонной дорогой», то есть едем буквально по целине. Только следы машин и повозок указывают, что здесь кто-то проехал. Ямы, камни, валежник, болото, — одним словом, исключительно приятно ехать. Машина то ныряет в колдобины, то, рыча мотором, с трудом взбирается на высокий косогор, лавируя между деревьями и буреломом. // с. 34 Государственная граница: какое-то особое уважение испытываешь, переезжая через проход, сделанный в проволочных заграждениях, пересекая контрольную тропу.
Следы бивуака, бывшие исходные позиции наших войск. Окопы, остатки шалашей, обрывки телефонных проводов, разбитые ящики из-под патронов и снарядов. Противотанковый вал — пограничный патруль. Документов не проверяют, а лишь интересуются, далеко ли едем. Поднимаемся на перевал, и мы за границей.
Кажется, что здесь все по-иному, словно и земля не та, и цветы другие. Но что действительно производит впечатление, это резкий контраст в рельефе: вместо высоких, крутых сопок, заросших лесом, сразу же начинаются пологие холмы, леса нет, все кругом покрыто высокой, густой травой. А сколько цветов — все преимущественно колокольчики. Буквально кругом все синее. Широкий горизонт, безоблачное небо, солнце — все это гармонирует // с. 35 с каким-то приподнятым настроением. Я в Маньчжурии, за границей. Ведь это целое событие в жизни.
Все это так, но надо глядеть в оба. Пограничники предупредили, что имеют место случаи стрельбы по нашим людям со стороны одиночекяпонцев, оставшихся где-то здесь. Карта явно врет, ничего похожего на то, что есть в натуре. «Дорога», вернее, след раздваивается. Обращаюсь за консультацией к нашему гиду, но, увы, он здесь впервые и ничего определенного сказать не может. Махнул на все рукой и поехали на «авось». Действительно выехали.
Колонный путь идет параллельно японскому так называемому шоссе. Узкая, трехметровая полоса дороги, вымощенная мелким булыжником. По обе стороны глубокие кюветы. Дороги и особенно кюветы заросли высоким бурьяном в рост человека.
С холма на холм, все дальше в Маньчжурию, но ни одного человека. Солнце спускается к горизонту. Наконец, долгожданные ориентиры. Слева от дороги, из-за холма видны верхушки // с. 36 деревьев. Здесь должна быть японская застава, разрушенная нашими пограничниками. Первое, что попадается на пути — собачья конура, а у нее труп большой собаки, погибшей на своем посту. Это первый труп, встреченный мной в Маньчжурии. Слева дымятся развалины большого здания, торчат обгорелые трубы, валяются головешки. Рядом остатки каких-то маленьких сарайчиков.
Японская застава была ликвидирована (как и все их заставы вдоль нашей границы) в ночь с 8 на 9 августа. Пограничники незаметно подкрались к заставе, забросали здание гранатами и не выпустили живым ни одного японца. Трупы сожгли здесь же, в их собственном доме.
Вид пожарища всегда оставляет тяжелое впечатление, а вид этого в особенности, т.к. знаешь, что здесь погибло несколько десятков людей, притом большинство совершенно ни в чем не виновных. Погибли не в бою, а, быть может, не успев даже проснуться и сообразить, в чем дело. И это называется «война» — что и говорить, приятная // с. 37 вещь.
Сохранившиеся каким-то чудом сарайчики растаскиваются нашими войсками.
Рядом в кустарнике расположилась какая-то часть: много машин, некоторые из них замаскированы, дымятся кухни и костры. Разыскиваю штаб 6 УР’а. Принимают с распростертыми объятьями. Расспрашивают о новостях на других участках фронта. Группа офицеров стоит на бугре и что-то рассматривает вдали. Поднимаюсь к ним. Вдалеке слышны артиллерийские залпы, идет бой за деревню Банзихе. Кругом, насколько хватает глаз, ни души, только на дороге по направлению к нам пылят две автомашины. В ожидании начсанура расспрашиваю о новостях. Перейдя границу, 6-й УР не встретил пока ни одного японца, и только у деревни Банзихе небольшая группа японцев оказала сопротивление, сейчас ее оттуда выбивают.
Показался самолет — раздается команда «воздух», и все прыгают в укрытие. Пролетает эскадрилья своих машин, возвращаются домой. // с. 38 Подъезжают автомашины: одна порожняком, на второй майор медслужбы Исаков привез двух раненых. Оба легко, и, по существу, нет нужды их тащить в тыл. Благодарит за помощь, просит кое-чего из медикаментов.
Плотно обедаем, вернее, ужинаем, так как уже вечер, и при свете фар переезжаем границу. Наш провожатый куда-то исчез, как только мы подъехали к японской заставе. Сообщаем об этом патрулю.
На своей земле чувствуешь себя дома. Бессонная ночь и упражнения по буксировке машин дали себя чувствовать — не успели выехать на шоссе, как глаза сомкнулись. Проснулся уже «дома». Сквозь сон помню, что где-то была какая-то авария. Не то на нас кто-то налетел, не то мы на кого-то наткнулись. Шофер отрицает и то, и другое, по глазам вижу, что врет. По всей вероятности, и он задремал, сидя за рулем. Ну да шут с ним. Докладываю начальству о событиях дня и спать к себе в палатку. // с. 39
12.8.45 г., с. РешетниковоТесленко тоже побывал за границей в Гангулине. Притащил оттуда ящик с медикаментами и всякого солдатского барахла, вроде старого одеяла, рваного ранца и еще чего-то. Все это быстро быстро упаковывается в узел и отсылается домой. Черт его знает, до чего человека обуяла жадность. Ведь подвернись где-нибудь такой хлам, постыдился бы в руки взять, а тут хапает и отправляет.
В отделе днем по-прежнему тишина и покой. Все дома, только Амзаев с начальником ПЭП25 куда-то мотается.
По дороге непрерывно движутся к границе все новые и новые части. Перейдя границу, наши войска находятся уже где-то на подходе к Мулину, но автотранспорт, артилерия и тылы крепко застряли в тайге на бездорожье. Говорят, что там образовалась жуткая пробка, не поддающаяся рассасыванию. Работает пара тракторов по извлечению машин из топи, но что могут сделать два трактора, когда // с. 40 перетаскивать через болото надо тысячи автомашин. Начальник дорожного отдела армии уже потерпел фиаско — за необеспечение проходимости пути снят с должности.
Сегодня трогаемся и мы. Оперативная группа выезжает днем. С ней направляю одно подвижное соединение СЭО. Получено задание опять совершить рейс на правый фланг — доставить медикаменты, врачей (группу усиления) в 12-й УР для развертывания там медпункта, нечто вроде ПМП. Но главное — обеспечить передислокацию отделения 237 ППГ в Комиссарово. Вот не было печали — опять ехать туда, где и война-то идет не как у людей. Ведь что там — нечто вроде партизанской. // с. 41
Тихий летний вечер. Теплынь. Маршрут знакомый. Непрерывным потоком движутся навстречу машины, груженные снарядами. Еду на трех машинах. Везу с собой двух врачей для организации медпункта в районе действий 12-го УР’а и большой запас медикаментов для моего участка фронта, палатки и т.п. Мои санмашины — старые полуторки с «универсальным оборудованием» — гробы. Шофера молодежь. У развилки дорог делаю остановку, чтобы подождать отставшие машины. Одна из них подходит, и шофер, ослепленный фарами студебеккера, не заметив крутого поворота, вдруг машиной летит под откос. Счастье, что не высоко — 3–4 метра. Каким-то чудом машина не перевернулась, коекак извлекли ее обратно.
Из-за неисправности машин ползем часа три. Ночуем в 237 ППГ, чтобы не повторять вчерашней истории на проселочных дорогах. Даю приказание нач. ППГ тов. Сахно к утру подготовить отделение госпиталя с тем, чтобы утром я мог на обратном // с. 42 пути захватить его в Комиссарово.
13.8.45
Чуть забрезжил рассвет, выезжаем. Без вечных приключений добираюсь до Кирово, сдаю докторов и медикаменты с машиной. К 9:00 уже любуюсь безбрежной водной поверхностью озера Ханка. Забираю на пути отделение ППГ. Все оно разместилось на ЗИС’е. Угощаю трофейными сигаретами, которыми меня с избытком обеспечил командир 12-го УР’а.
В Комиссарово нос к носу сталкиваюсь с санитарной машиной. Погатуев ожидает подхода госпиталя Семенова с тем, чтобы здесь пересечь границу, т.к. у заставы Кроева невообразимая пробка и ждать надо несколько суток. В ожидании подхода госпиталя заезжаем в погранотряд, получаем «последние известия» о положении на фронтах.
Штаб 6-го УР’а уже в Банзихе, ведет бои. Дорога на Мулин все еще занята самураями, и проехать на Мулин пока невозможно. Выбирать нечего. Если возвратиться из Банзихе обратно, значит, потерять несколько суток. Значит, есть смысл все же попасть в // с. 43 Мулин через Банзихе. Решено.
На шоссе вытянулась целая колонна автомашин. Вместе с нашими двумя насчитывается 8 машин. Остальные отстали где-то в пути. Ждать нет смысла. Некогда.
Поскольку из присутствующих знаю дорогу только я, значит, и колонну приходится вести мне. В Комиссарово развертывать отделение 237 госпиталя нет никакого смысла. Двинулись. Навстречу попадается несколько машин какого-то БАД. Дальше ни души. На погранзаставе безлюдно, только один часовой у шлагбаума.
На самом кордоне патруль из трех пограничников. Один из них — мой вчерашний « проводник». Мальчишка так и расплылся от радости, узнав меня. Конечно, никаких формальностей в отношении пропуска нет. Вынужденная задержка на чужой земле. При переезде через один из распадков увяз ЗИС. Почва здесь болотистая, кочкарники. Высокая, до пояса, трава. Вместо того, чтобы проскочить опасный участок на высокой скорости, шофер сдрейфил, стал осторожно лавировать, ну // с. 44 и конечно застрял, да еще как, колеса по самую ступицу ушли в грунт. Мобилизуем всех, машина разгружается, после бесплодных попыток вытолкнуть ее на руках пришлось прибегнуть к помощи нашей универсалии. Успех достигнут.
Через холмы, мимо сгоревшей заставы. Жарко. Солнце палит нещадно. У заставы расположилась группа связистов. Пользуюсь случаем запастись патронами для своего ТТ, так как двух обойм как-то маловато. Связисты насыпают патрон целыми пригоршнями.
Узкое, заросшее травой шоссе. Видать, движение здесь у японцев было не весьма оживленное, если даже проторенной дороги нет. Небольшая речонка пересекает шоссе. Мост сожжен. Торчат обгорелые сваи и у краев — обгорелые доски настила. В стороне какое-то подобие моста, сделанное на скорую руку из бревен, досок, листов железа и земли. Осторожно, одну за другой переводим машины.
Пустынные места. Ни дома, ни шалаша, // с. 45 даже не видно ни кусочка возделанной земли. Насколько хватает глаз, пологие сопки, покрытые травой.
Через дорогу буквально перед самой машиной перебегает выводок фазанов. Происходит это так неожиданно, что не успеваю даже выхватить пистолет — мое единственное оружие. По всем признакам — места, где человек был довольно редким явлением. С десяток километров, и снова дорога подводит к сопкам. Они здесь поменьше наших, но также покрыты кустарником, а кое-где и редким лесом.
Нечто вроде укреплений. Проволочные заграждения, а дальше на протяжении сотни метров вся дорога завалена толстым слоем сухой соломы. По всей видимости, это предназначено для создания препятствия движению наших войск путем устройства пожара, а может быть, под соломой заложены мины. Разговоров о заминированных дорогах в свое время было больше, чем достаточно. Ведь войска, перешедшие границу у заставы Краева, вначале двинулись не по дорогам, а через тайгу и болота именно // с. 46 потому, что дороги были заминированы. Были ли тут мины или нет, но отчетливо видны следы колес, а раз так, раздумывать нечего — никому не сказав о своих подозрениях, дал команду шоферу ехать по соломе. За нами пошла вся колонна. Не сказал бы, что испытываешь особенно приятное ощущение, ожидая, что вот-вот взлетишь на воздух. Но вот и конец пути. Все благополучно. Или мин здесь вовсе не было, или участок уже разминирован.
Моя машина начала чудить. Где-то неладно с проводкой, достаточно сильного толчка на ухабе, чтобы мотор заглох. Начинается возня с заводкой. Едущие позади терпеливо ждут. Обогнать на этом участке пути довольно трудно — дорога узкая. Но дальше немного получше — пошире. Во время одной из таких вынужденных остановок нас обгоняет грузовая машина с автоматчиками — трофейная команда одной из дивизий решила поискать своего трофейного счастья в этих местах.
Первый объект, заставивший их остановиться, // с. 47 была брошенная раненая лошадь. Животное забралось на сопку, но с дороги увидели белое пятно, заинтересовались им и разведали. Кое-кто из солдат предлагает пристрелить ее, но решено пощадить, пусть живет, авось выздоровеет.
Еще несколько километров лавируем среди сопок и неожиданно попадаем прямо к амбразурам японских дотов. Ну и местечко. Находись тут хотя бы один японец с пулеметом, всех бы перестрелял в два счета.
Совершенно открытое место, где находимся мы, дорогу пересекает противотанковый ров, наполненный водой (вероятно, от дождей), справа, буквально рядом, видны амбразуры большого дота. Впереди на высокой сопке тоже видны замаскированные окопы и доты. Ну и местечко. Главное, что и свернуть-то нельзя, чтобы в случае нужды повернуть лыжи обратно
Машина с трофейщиками здесь. Солдаты вначале стоят у машины, затем рассыпаются в цепь и идут к дотам, держа // с. 48 автоматы наизготовку. Тихо.
Как-то надо перебираться через ров. О том, чтобы переехать его, не может быть и речи — три метра глубины и метра четыре ширины солидное препятствие для машин. Вдруг — открытие: сбоку, метрах в 20-ти от дороги мостик, вернее, на два продольно уложенных бревна, перекинутых через ров, набросан кругляк. Наскоро приводим это импровизированное сооружение в приличный вид и осторожно пропускаем через него машины.
Этот участок дороги запомнился очень хорошо. Нам повезло. Отдыхали или уходили отсюда японцы во время нашего проезда, сказать трудно, но в последующие дни здесь обстреливали проходящие колонны. Не обошлось без жертв.
Первые трофеи — катушки с липкой бумагой от мух. Не зная их назначения, обращаемся осторожно — вдруг взорвется, но, разобравшись в чем дело, кое-кто набивает карманы. Меня беспокоит другое — карта врет и врет неимоверно. Ничего похожего // с. 49 на то, что в натуре. Невольно нервничаешь. Но… другой дороги не было и нет, значит, путь один. Укрепленного района не обозначено здесь вовсе.
Все выше и выше в гору. Узкая дорога, с одной стороны скала, с другой — обрыв. Ну и местечко, естественная ловушка. Крутой поворот дороги, и перед нами открывается широкая долина.
Внизу, под ногами большой японский военный городок. Дымятся развалины пивоваренного завода. Видны фигуры солдат, но чьих — наших или японцев? Это и есть Банзихе, но не деревня, указанная на карте. Последняя километрах в пяти и отсюда плохо видна. Конечно, на карте никакого военного городка нет и в помине.
Спускаемся с горы, подъезжаем к воротам, стоят наши часовые. Делаем разведку гарнизона. Своеобразная, невиданная архитектура, но главное, что производит неизгладимое впечатление, — темно-серая окраска всех зданий. Камуфляж. Как-то мрачно.
Все кругом носит следы разгрома. Чистый // с. 50 двор захламлен клочками бумаги, разбитыми ящиками, противогазами, тряпками, склянками и массой других различных предметов. Все это исковеркано, изуродовано. У одного из зданий грузятся две машины, «работают» какие-то авиаторы. Наших никого нет.
С целью подыскания подходящего помещения осматриваем несколько зданий. У входа в одно из них чуть не наступил на труп японского солдата. Фу ты, черт побери, этого еще не хватало. Часовые говорят, что здесь часто постреливают, и этого самурая убили буквально несколько часов тому назад. Советуют переехать в деревню, так как там в настоящее время находятся наши войска, и есть раненые, нуждающиеся в медпомощи. Здесь привлекает наличие нужных для развертывания госпиталя помещений. Поэтому, оставив всю колонну на дороге у ворот гарнизона, отправляемся на разведку в деревню.
Кругом хорошо возделанные огороды. На дороге почти никого, но на полях между японским гарнизоном и китайской деревней видны какие-то фигуры в черных одеждах и конусообразных // с. 51 соломенных шляпах, движущиеся по направлению к гарнизону (с пустыми руками) и обратно, нагруженные, как верблюды, всем, чем угодно. Какие-то ящики, узлы, рамы, двери, доски и т. п. Китайцы растаскивают японское имущество.
Деревня Банзихе обнесена старинным полуразвалившимся земляным валом. На околице за валом стоит наша артиллерийская батарея. В центре деревни площадь, нечто вроде «городского сада». Десятка два деревьев, обнесенных невысокой оградой, сложенной из камня. В центре сада памятник из камня в виде пирамиды. У перекрестка дорог три каменных доски высотой метра три, по форме напоминающих древнееврейские скрижали. Сверху донизу они исписаны иероглифами. В центре деревни расположен штаб 6-го ПУРа. Батальоны ушли вперед за несколько километров и сейчас ведут бои за ж.-д. станцию. Хорошо слышны пулеметные очереди, отдельные выстрелы, разрывы ручных гранат. Говорят, да судя и по характеру стрельбы, особого сопротивления японцы не оказывают.
// с. 52 Настроение у всех настороженное. В деревне тоже постреливают. Сегодня из-за угла пристрелили одного солдата. Поймали переодетого японского офицера.
Встреча с начсанпура самая теплая. Медикаменты крайне нужны. Наседает, чтобы получить вторую санмашину, но этой услуги, к сожалению, ему оказать не могу. Раненых у него только двое, да и то легко — возвратились в строй.
Но у минометчиков в полку майора Туровского потери значительно больше. Два убитых и 8 раненых, нуждающихся в хирургической помощи. Это за сегодня, да еще 5 легкораненых вчера. Большинство пострадавших получили ранения от неосторожности — разорвалась в стволе мина.
Пока шофер ездит за нашей колонной, вдвоем с НСУР’а подыскиваем помещение для развертывания госпиталя. Кобур расстегнут. Можно ожидать в любую минуту выстрела из-за угла. Обходим ближайшие кирпичные здания, где размещались семьи японских полицаев. Подходящего мало. За сегодняшний день здания китайцами приведены в негодность: окон и дверей нет, полы сорваны и т. п. Грабят и разрушают китайцы. Значительно лучше выглядит помещение китайской школы. Правда это легкая, старая, // с. 53 покосившаяся постройка, но возиться с ней придется меньше. Во дворе валяется труп китайца. Убит недавно нашим офицером при попытке к бегству. Был почему-то задержан.
До прибытия колонны делать нечего. С интересом рассматриваю китаенз. Они как будто не обращают никакого внимания на нас, занимаясь своими делами, но почти каждый мужчина, мальчишка, старик как только проходит мимо группы наших офицеров или солдат, обязательно поднимает кверху большой палец, улыбается и говорит «Шанго».
Старики ведут себя подобострастно (а может быть, это у них «хороший тон»). Встречаясь на улице, обязательно отвешивают поясной поклон. Вот мальчишка лет двенадцати. Идет с поля, увидав нас, подходит поближе, снимает свою соломенную конусообразную шляпу, кланяется, что-то лепечет на своем языке и показывает жестами, что идет с поля, где занимался сенокосом. В руках держит какое-то подобие косы в миниатюре. Это орудие мне приходилось встречать по всей Маньчжурии: широкий остроконечный нож, длиной 15–20 см, // с. 54 укрепленный на короткой (50–70 см) палке. Применяется он и для сенокоса, и для косьбы, причем китайцы орудуют им весьма ловко одной рукой, по типу обращения с серпом.
Возле нас вертится какой-то тип китайского происхождения, но в костюме европейского покроя. Хорошо разговаривает по-русски. Пытаюсь познакомиться с ним поближе и потолковать на интересующие меня темы (ведь мы убеждены, что здесь встретим и холеру, и чуму), но его куда-то повели офицеры контрразведки. Удалось с ним встретиться и потолковать только на следующий день.
Все китайцы одеты в национальные костюмы. Рабочий народ «щеголяет» в широких шароварах, стянутых у щиколотки и заправленных в носки. На ногах какое-то подобие туфель. Черные куртки с широкими рукавами и двумя разрезами с боков. У некоторых куртки одеты на голое тело. На голове соломенные широкополые шляпы конусообразной формы. Более зажиточный элемент мужского пола и женщины одеты в длинные (до пят) узкие одежды, которые можно назвать не то халатом, не // с. 55 то пальто. Гладкий покрой, застежки спереди, а с боков до колен разрезы. В точности такой же покрой имеют (как я убедился впоследствии) и зимние ватные халаты. У зажиточных китайцев материалом для халатов служит шелк, у бедноты похуже. Но сейчас, вполне естественно, шелковых нарядов на улице не видно.
Смеркается. Подходит наша колонна. В школе развертывается отделение госпиталя Сахно. Начали поступать первые раненые. Во дворе, как на базаре, — полно народу. Дымится кухня. Развод караула.
Только сейчас вспомнил, что со вчерашнего вечера ничего не ел. Наскоро перекусив, заваливаюсь, как убитый, на постель в санмашине. Сквозь сон ночью слышу где-то рядом стрельбу, разрывы гранат, но усталость настолько сильна, что кажется, если бы тащили меня за ноги из машины, и то не встал бы.
Как после узнал, ночью в наш «лагерь» полетели ручные гранаты. Часовые (девушки) подняли пальбу. Тревога подняла на ноги весь гарнизон. Но ведь никто никого не видел из противника. Поэтому пальба шла больше // с. 56 для успокоения себя. Редко кто стрелял по предполагаемой цели. Результаты этого события, конечно, были весьма сомнительны. Говорят, что подстрелили (ранили) двух переодетых японцев за околицей, но насколько это отвечало действительности, сказать трудно.
14.8.45, дер. Банзихе
С целью более детального знакомства с деревней отправляемся втроем по улице. Характер архитектуры незнакомый. Застройка сплошная, разрывов между фанзами почти нет. В центральном районе магазины и домишки посолиднее, чем ближе к окраине, тем беднее. Общее впечатление — живут даже зажиточные китайцы бедно.
Все двери, а в магазинах и окна, закрыты, словно все обитатели этих зданий вымерли, но это только первое впечатление. Достаточно постучать в дверь, сразу же ( словно тебя ждут) слышится стук снимаемых засовов, дверь распахивается и улыбающийся ходя отвешивает посетителям поясные поклоны.
Заходим в магазины все вместе, точно так же, // с. 57 как и другие группы офицеров и солдат. Одиночек нет. Вчера в одном из таких магазинов был случай нападения какого-то типа на нашего офицера. Говорят, что это был переодетый самурай. Так или иначе, а офицер с ножевой раной в боку лежит сейчас в нашем госпитале. Об этом известно всем, и поэтому, рассматривая полки с остатками товаров, не забываешь следить за контингентом покупателей. У дверей стоит кто-нибудь из офицеров или солдат.
Магазины фактически пусты. На полках всякие безделушки, дешевенькие соломенные шляпы, пачки молитвенных палочек, паршивенькие веера, какие-то чашечки и разные предметы домашнего обихода из числа железно-скобяных товаров. Вне всякого сомнения, что все наиболее ценное и то, что может заинтересовать братьев-славян, из магазинов исчезло одновременно с хозяевами.
Приказчики-китайцы, чем-то напоминающие жирных блестящих крыс, ведут себя крайне подобострастно. Кое-кто из них на ломаном русском языке объясняет, что торговля идет плохо, так как японцы не давали торговать, а уходя, отобрали весь товар. Явно врут. Боятся. Надо отдать справедливость, что здесь, как и в других селах этого района, то есть там, где наступают дальневосточные войска и не было частей, прибывших с запада, по крайней мере, в первые дни войны обошлось без грабежей. По крайней мере, китайцев солдаты не трогали.
Единственная сделанная мной покупка — несколько миниатюрных карандашей (которыми и веду черновую запись этого дневника).
В сопровождении подвернувшегося случайно переводчика (вчерашний знакомый) отправляемся в поисках китайской медицины. Конечно, о каком-нибудь райздраве или государственном лечебном учреждении не приходится говорить. Таковых здесь нет.
К сожалению, местного Гиппократа найти не удалось — сбежал с японцами. Также оказалась закрыта и его (частная) больница, и кабинет (амбулатория). Получив кое-какие сведения от переводчика и случайных лиц (никакой холеры и чумы нет, также как отсутствуют какие-либо серьезные инфекции кроме дизентерии), // с. 59 заходим еще в 2–3 магазина и отправляемся восвояси. По пути переводчик где-то ухитрился стащить кожаное кресло и сейчас тащит его, обливаясь потом.
Пока свертывается лагерь и машины вытягиваются в колонну, от нечего делать рассматриваю китайскую литературу и школьное оборудование, довольно бесцеремонно извлеченное из школы, где сейчас орудует медицина (отделение госпиталя Сахно остается здесь вместе с прооперированными ранеными). Бросается в глаза обилие средств агитационной работы по укреплению и воспитанию самурайского духа в молодом китайском поколении. Интересна кепка типа жокейской, на козырьке три флага — германский, японский, итальянский. Много предметов типа самурайских лат, искусно сделанных из бамбуковых пластинок, шлемов, деревянных самурайских мечей. По всей видимости, все это служило для обучения фехтованию. Много литературы. Правда, разобраться в иероглифах безнадежно, но масса иллюстраций дает возможность разбираться в содержании этих книг. Интересен хорошо изданный том словаря. Здесь все, что угодно. Портреты политических деятелей, включая Чан-кайши, Гитлера, // с. 60 Муссолини и т. п. Но здесь же и портрет Сталина. Много интересных рисунков и диаграмм, по всей вероятности, должных говорить и доказывать о несокрушимой мощи Японии. Обращает на себя внимание масса литературы и иллюстраций о «мощи японской армии». Видно, что даже здесь, в небольшом пограничном селе велась усиленная обработка умов в определенном направлении.
Пора уезжать. Говорят, что сегодня как будто бы уже можно приехать в Мулин. Занимаю свое место в машине (рядом с шофером) и в колонне (впереди) — выезжаем. Сегодня чувствую себя более уверенно, так как кроме пистолета (в кабине стоит винтовка — забрано в скобки, зачеркнуто) на поясе лимонка. Это уже не один «Тотошка», годный в тяжелую минуту только для самоубийства. За деревней на большаке вытянулся автобат — большая колонна студебеккеров. Но он пока задерживается здесь. Ожидать не приходится. Обгоняем и вытягиваемся на большак. Пользоваться картой совершенно безнадежно. Ничего похожего на то, что есть в натуре. Но направление известно, дорога перед нами, значит, // с. 61 надеяться на что-то и ждать чего-то не приходится.
Полдень. Жара. Кажется, что машины и те изнывают от жажды. Предательская струйка пара снова поднимается над радиатором, хотя не прошло и получаса, как шофер залил в него воду.
Вместо трех параллельных дорог в долине, указанных на карте, существует только одна, и та довольно разбитая. Идет она с севера на юг, параллельно государственной границе, на расстоянии 30–40 км от нее. Сведения, полученные утром в штабе 6-го УРА о том, что дорога в ряде пунктов до сих пор перерезана японцами и чуть ли не каждая машина будто бы подвергается обстрелу, не соответствуют действительности. Вот уже несколько десятков километров осталось позади, и ни японцев, ни выстрелов. Больше того, судя по состоянию дороги видно, что здесь недавно прошло немало войск, причем буквально перед нами.
Все мостики, мосты, дренажные трубы, заложенные под полотном дороги, все // с. 62 это в значительной степени раздавлено, полуразрушено или совершенно расплющено. Не выдержали ветхие сооружения тяжести наших машин. О гусеничном транспорте, танках, самоходках говорить не приходится. Нелегко им было здесь идти так — каждое мало-мальски широкое препятствие в виде ручья, канавы и т. п. приходилось им форсировать, обходя мосты, так как последние такого груза явно бы не выдержали. В результате — неприятности. Вот уже обгоняем вторую самоходку, основательно застрявшую в стороне от дороги при переправе через канаву, наполненную жидкой грязью. Уныло хобот орудия поднят в небо, словно взывает о помощи. Рядом возятся солдаты и группа китайцев, все с ног до головы облепленные грязью. Возятся с бревнами, досками и т. п., пытаясь подвести более прочную основу. Сложное это дело для такого бронтозавра, как огромная тяжелая машина. Невольно напрашивается мысль, что, при наличии таких путей сообщения, у японцев здесь не было не только танков, но даже грузовых автомашин.
Вдоль дороги, сколько видит глаз, тянутся прекрасно возделанные // с. 63 огороды — чумиза, соя, гаолян, кукуруза, баклажаны и прочие ово- щи. До чего любовно все это обработано. Ни сорняков, ни одного запущен- ного участка. Приходится только восхищаться прекрасной работой китай- цев-огородников.
Зато какой контраст по сравнению с культурными огородами и поля- ми представляют сами китайские (или маньчжурские) деревни и хуторки, хотя такого термина, как «хутор», здесь не существует.
Деревни здесь разбросаны довольно густо (по сравнению с тем, что есть в нашем Приморье). Через какие-нибудь 3–5 км деревушки. И не только у дороги, но видны они и далеко в стороне. Большинство из них удивительно похожи друг на друга. Глинобитные стены с такими же баш- нями на углах охватывают деревню со всех сторон. Внутри — нечто вроде муравьиной кучи, расположенной в одной плоскости. Жалкие подобия избушек — фанзы, // с. 64 крытые соломой, тесно прижались друг к дру- гу. Трудно назвать дворами или улицами микроскопические участки сво- бодной площади между фанзами, загрязненные до предела отбросами и нечистотами. Какой контраст. Кругом, насколько хватает глаз, до самого горизонта тянутся поля и огороды. Площади для нормального расселения обитателей деревень имеется с избытком, и в то же время такая концен- трация жилья.
Что заставило обитателей этих деревушек не считаться с удобствами и ютиться в столь жалких условиях, сказать трудно. По всей вероятности, это вызвано рядом обстоятельств. На первом месте, пожалуй, высокая стои- мость земли (ведь здесь законы капиталистические). Но, несомненно, ве- лика сила традиций, сохранившихся с тех пор, когда глинобитные стены могли спасти от кочевников, занимавшихся разбоем. Судя по состоянию стен (местами полуразрушены, очень обветшали), существуют они не // с. 65 менее сотни лет, а может и больше. Бойницы же в стенах, в башнях не вызывают никакого сомнения в целевом назначении этих оборонительных сооружений. Бесспорно, что основным моментом в их создании явилась необходимость защиты жизни и имущества от хунхузов. Во всяком случае, вид этих и деревень, и стен довольно архаический.
Какой контраст с русской деревней, где уж чего-чего, а света, простора и воздуха хватает с избытком.
Все население деревень от мала до велика на улице. У въезда в деревню, у каждого дома толпы детишек, взрослых, стариков. Бросается как-то в гла- за особенность в цвете одежды: или белый, или черный.
Внешне впечатление народного праздника. Почти у каждого пацана, да и у большинства взрослых в руках маленькие красные флажки. // с. 66 На всем протяжении пути по направлению к деревням тянутся «карава- ны» китайцев. Этот поток особенно увеличился у деревни Пинянжень, куда мы сейчас подъезжаем. Такие же процессии встречались не только здесь, но и дальше. Обращает на себя внимание, что этих «путешественников» мож- но разбить на две группы (два типа).
Один тип — это исключительно мужские группы по нескольку де- сятков человек. Бедно одетые, усталые, с небольшим грузом за плечами, а зачастую без всякой ноши тянутся они гуськом за своим вожаком, у которого в руках обязательно тонкая бамбуковая трость с куском крас- ного шелка на конце. Редко у кого увидишь второй флажок. Кое-кто из них приветствует нас, но часть людей проявляют полную апатию ко все- му окружающему. Это группы китайцев, мобилизованных японцами для выполнения различного рода работ, главным образом оборонных, воз- вращаются домой. Дальше, под Мулином и у Муданьдзяна, приходилось видеть трагические сцены. Когда такая группа идущих друг за другом // с. 67 китайцев так и осталась лежать у дороги, попав под пулеметную или автоматную очередь. От чьей руки погибли десятки и сотни этих людей, совершенно беззащитных и невинных, так и осталось для меня загадкой. Возможно, что свели с ними счеты самураи, а быть может, попали на глаза пьяному автоматчику-славянину. Во всяком случае, это жуткая картина, когда на протяжении нескольких десятков метров у дороги, рядышком, как шли, лежат десятки мертвецов, разбухших, потерявших человеческий облик. Но об этом дальше.
Вторым, и надо сказать, более разношерстным, типом путешествую- щих китайцев является население сел и деревень. В одиночку, семьями, большими караванами. Пешком, на ослах, на арбах, запряженных быками, ишаками, мулами и, редко, лошадьми, движутся эти пилигримы в двух на- правлениях. Порожняком из деревень и нагруженные, как верблюды, об- ратно в деревни. Тащат // с. 68 какие-то мешки, тюки, ящики. Вид крайне оживленный.
Чем занимаются эти паломники, очень трудно не догадаться, если про- следить их путь — грабят и растаскивают японские склады, «облегчая» работу наших трофейных команд. Что-либо сделать сейчас, чтобы предупре- дить или остановить грабеж, без должного наличия войск невозможно, а войск-то (пехоты) здесь вовсе не видно, о каких-либо трофейных военча- стях и говорить не приходится.
Несомненно, китайцы это знают и пользуются случаем (который в жиз- ни бывает не так часто) немножко поднажиться. Вот китаенза нагрузился до того, что почти скрылся под вьюком, согнулся в три погибели, но бой- ко движется. Во избежание недоразумений, в качестве громоотвода в тюк сверху воткнут красный флажок. Второй флажок на длинной бамбуковой тросточке в руках. При встрече с каждой машиной рожица расплывает- ся, большой палец руки лезет кверху — «шанго». // с. 69 Скрипят доверху нагруженные арбы, еле тащатся под грузом мешков и тюков дряхлые ста- рики, старухи, детишки всех калибров, подбадривая их, нагруженные, как верблюды, идут взрослые китайцы, китаянки, маньчжуры и т. п.
Ну как же не выражать восторга русским, когда такое счастье прива- лило. Есть возможность взять, что хочешь, с самурайского склада, с офицер- ской квартиры
На этом повествование обрывается. К систематическому ведению дневника А.Н. вернулся с 24.10.1945 г., в Харбине (тетрадь № 5)